Интервью на Подольском радио. Сентябрь 2017.

                

 

           Беседовала Анастасия Шинкеева

           Вступление Людмила Степанова

 

   «Я сердцем никогда не лгу». Эти строки принадлежат поэту Сергею Есенину. Сегодня в студии подольского радио известный подольский писатель Татьяна Трубникова. Шесть лет Татьяна Трубникова писала роман «ТАНЕЦ и СЛОВО», который посвящен Сергею Есенину и Изадоре Дункан. Беседу с Татьяной Трубниковой ведет Анастасия Шинкеева».

А.Ш.-Здравствуйте, Татьяна.

Т.Т.– Здравствуйте.

А.Ш. – Несколько слов о нашей гостье. Родилась она в Москве, но большую часть жизни живет в Подольске. Она – автор многих повестей и рассказов, некоторые из которых включены в книгу «ЗНАКИ ПЕРЕМЕН», выпущенную в 2009 году. А через шесть лет Татьяна выпустила роман «ТАНЕЦ и СЛОВО» о взаимоотношениях Сергея Есенина и Изадоры Дункан. Книга получила множество положительных отзывов. Но не только в литературе проявила себя наша героиня. У нее два образования: экономическое и кинодраматургическое. Татьяна Трубникова работала в соавторстве над телесериалом «Любовь слепа». А за сценарий фильма «Игра вслепую» в 2003 году получила литературную премию на конкурсе сценариев для детей и юношества от фонда Ролана Быкова. Но это, конечно, не все достижения писателя. Впереди у нее множество планов, о которых она нам и расскажет. Татьяна, когда вы впервые поняли, что писать – это ваше дело?

Т.Т. – Наверное, догадывалась лет с восемнадцати. Вообще, что-то первое начала писать в двадцать один год. Но приняла решение, что хочу быть именно кинодраматургом, мне интересно именно это, захотела учиться на сценариста – в двадцать пять лет. Как говорил Петр Тодоровский, режиссер, это возраст принятия решения. «Я не верю, - говорил он, - людям, которые приходят в режиссуру в семнадцать лет. Потому что двадцать пять лет – это тот возраст, когда человек действительно понимает, что он хочет в жизни, что он хочет сказать».

А.Ш.– Возможно, у вас уже в детстве начали проявляться ваши способности, уже в школе. Расскажите про ваши школьные годы. Уроки литературы как проходили.

Т.Т. – У меня была замечательная учительница Казимира Львовна Чистякова. Это просто учитель от Бога. Она состоит сейчас в ветеранской организации. Это удивительный человек, который может пробудить творческую жилку в детях. Но вела она у меня только один год, первый в старшей школе, когда мне было десять лет. А вообще у меня четыре в аттестате по литературе! Как-то раз смешной случай был. Слышу крики сына из зала: «Мама, мама!». Я думаю: что случилось? Он тогда учился в девятом классе. Стоит с моим аттестатом в руке. «Мама!!! У тебя четыре по литературе!». J

А.Ш.– Вы учились в 25 школе?

Т.Т.– Да.

А.Ш. – В юные годы вы, может быть, увлекались какими-то писателями, которые повлияли на ваш стиль в дальнейшем?

Т.Т.- Да, я очень люблю Сомерсета Моэма, Антона Павловича Чехова и, наверное, всех французов: Ги де Мопассана, Золя, Бальзака, Флобера. Вообще, у французов очень легкий слог. Моэм, конечно, продолжатель традиций Ги де Мопассана. Ну, он сам признавал это.

А.Ш. – Вот эта вот связь с литературой – она не наследственная? Я имею ввиду, у вас родители, бабушки, дедушки, были как-то связаны с писательством?

Т.Т.– Пожалуй, нет. У меня был великолепный, очень образованный отец. Рожков Юрий Николаевич. Он преподавал электротехнику в МИЭМ. В том числе и на французском, когда его командировали в Алжир. Там и детство мое прошло. И он очень много мне дал, да.

А.Ш.– В частности?

Т.Т. – Он прекрасно разбирался в живописи, увлекался разными художниками, понимал это все, умел рассказать интересно. Он был человеком широкого спектра интересов. У нас была огромная библиотека, которую он собрал. До 10000 книг. Еще и дедушка мой собирал дореволюционные книги. То есть я всегда была окружена книгами и прекрасными произведениями искусства. В Алжире продавалось много французской литературы, прекрасно изданной – художников всех эпох и направлений.

А.Ш. – А вот расскажите об этом периоде жизни в Алжире. Наверное, это в дальнейшем повлияло на какие-то сюжеты, дало почву для каких-то размышлений?

Т.Т. – Конечно, в книге «ЗНАКИ ПЕРЕМЕН» есть много автобиографических вещей, моментов. Например, рассказ «Ворона и король», «Тюремщики». Это про соседей рассказ. Конечно, там много выдумки, но вкрапления личных впечатлений есть. Рассказ «Зверь». Интересное название для автобиографической вещи, да? J

А.Ш.– Действительно. JНо вы жили в Алжире с четырех до восьми лет. Расскажите какую-нибудь конкретную историю.

Т.Т.– Когда людей отправляли за границу, их проверял КГБ. Следили тщательно. Случаи были разные. Русским запрещали общаться с арабами, кроме бытовых тем. Например, на рынке. Естественно, общение было на французском. В то время Алжир только десять лет как освободился от колониального господства французов, поэтому там было все французское, культура. Даже, скажем, арабо-французская смесь. На ней я и выросла. Журналы, книжки, комиксы, кино.

А.Ш.– Этим и объясняется, что вы увлекаетесь французской литературой в частности.

Т.Т. – Вот даже не знаю. JМожет быть. Они близки мне по духу, французские писатели.

А.Ш. – А был какой-то случай из юности, который реально подтолкнул к какому-то рассказу?

Т.Т.– «Ворона и король». Это автобиографическая проза. Знаете, что интересно. Некоторые себя узнают, кого я вообще не описывала. Никак. Когда писала, думала о другом человеке.

А.Ш. – Интересно. Каждый интерпретирует по-своему то, что читает.

Т.Т.– Может быть. Это о чем-то говорит… Да, я не рассказала случай из Алжира. Пожалуйста. Приехала русская пара врачей. Размещали обычно вместе с какой-то другой семьей. Как говорили, с подселением. Видимо, чтобы тоже наблюдать. Такая была система. Они приехали, поставили чемоданы и ушли гулять. Ушли и ушли – посмотреть окрестности. Вечер – их нет. На следующее утро – их нет. Тем соседям пришлось заявить. Оказалось, что в это время они уже были во Франции, паром ходил из Алжира. Вот так бежали из советской системы. Причем, людей очень тщательно проверяли на любовь к Родине перед тем, как отправлять за границу. Еще случай. Видимо, роман намечался. Возможно, ничего и не было серьезного. Араб принес кусок ткани одной русской – подарить. Двадцать четыре часа – и ее с мужем отправили на Родину.

А.Ш.– Вот как после такой необычной жизни вы попали в Подольск, наверное, непривычно было?

Т.Т.– Было трудно. Климат. Учиться было очень легко, потому что требования в Алжирской советской школе были очень высокие, а здесь – обыкновенные. Там были дети профессуры, которым много давали родители. Одна девочка читала в первом классе сто сорок семь слов в минуту. Вы сможете так прочесть? Для взрослого человека это практически предел.

А.Ш.– Может быть, в школе вы уже начали что-то писать, нет?

Т.Т.– Вы знаете, я любила писать сочинения. Для меня это было удовольствием. В любом случае, посещение урока литературы для меня было удовольствием. Я любила еще историю, английский язык. Математику – нет. К физике у меня тоже способностей не было, хотя отец – физик, и я читала серьезную литературу по физике элементарных частиц в четырнадцать лет, я все понимала. Но школа – это отдельная тема. Образование – это, прежде всего, самообразование. То, что дают родители и то, что человек сам учится добывать – знания. Я очень много читала. Очень много читала с детства. Каждый день по нескольку часов, помимо уроков.

А.Ш. – Скажите, а как вы поступили на экономический?

Т.Т.– Вы знаете, конечно, хотелось на журналистику поступить. Но это был 1989 год, еще социализм. Да, была перестройка, но вся система была пока та же. Обучение бесплатное, никаких платных еще не было в помине. И я понимала, что поступить на журналистику для меня нереально, я не говорю про Литинститут. Мне очень хотелось встать на ноги, и зарабатывать себе на жизнь. Поэтому я очень рада, что поступила на экономический факультет. Это до сих пор дает мне возможность жить и творить! Вы думаете, я живу писательским трудом? Нет. Это скорее мое хобби, хотя я профессионал. В нашей стране зарабатывать этим могут единицы. Именно пером, понимаете? Или надо быть литрабом и подвизаться где-то в команде. А это уже не очень творчество, на мой взгляд. Это уже подчинение каким-то рамкам, общим интересам. Это уже как-то узко! И в это отдавать душу я не вижу смысла. Когда есть кусок хлеба. Одно дело, если бы я действительно была журналистом, и мне нужно было бы как-нибудь зарабатывать себе на жизнь. Я очень рада и благодарна Богу, что у меня есть возможность заниматься творчеством, не думая о куске хлеба. Был момент, когда с мастером писали сценарий сериала «Любовь слепа» по романам Екатерины Вильмонт. У меня была надежда, что я смогу влиться в кинематографическую обойму. То есть быть востребованной. Но этого не случилось. Поэтому потом я достаточно большое количество лет писала просто в стол, прозу. Это никому не было надо. Потом я поучаствовала в конкурсе «Подольское творчество». Жюри было московское, в том числе Бабенко Виталий Тимофеевич. Ну, это я потом узнала… Сидела в зале, когда сказали: «Первое место – Татьяна Трубникова». Вот тут я подскочила. Для меня это было совершенно неожиданным моментом.

А.Ш. – Это когда было, в каком году?

Т.Т.- В 2007.

А.Ш.– На тот момент вы, наверное, написали уже много произведений?

Т.Т.– Да, я туда подала «Леденцы», «Шахид» и еще один рассказ. Виталий Тимофеевич Бабенко сказал: «Мы очень спорили в жюри, кому отдать первое место – рассказу «Леденцы» или повести «Шахид». Потом оказалось, что это один человек. Я не мог поверить, я думал, что «Шахид» написал мужчина».

А.Ш. – Скажите, вот где вы ищите сюжеты?

Т.Т.– Те, кто читал мои рассказы, видят много нашего старого Подольска, как антураж, как декорации, в которых все происходит. Потому что это связано с нашей жизнью. Во многих моих рассказах фигурирует Подольск. Не во всех, конечно. Не в «Шахиде». JВот, например, рассказ «Чужой Дом». Там названо имение «Александровское». Данные об Ивановском. Я очень сомневаюсь, что там был Пушкин. Он был в Остафьево, это точно, но насчет Ивановского у Закревских – большой вопрос. Рассказ про Бахрушиных. Это же последний дом Бахрушиных. Все там сочинено. Но основа рассказа – параллельность судеб. Я встретила старушку, когда с ребенком гуляла во дворе. У старушки, видимо, был склероз. Она стала рассказывать про свою жизнь. Рассказав, начинала снова. Я ее слушала, пока гуляла, могла. Очень хорошо запомнила ее историю. Пришла домой и записала. Потом начала интересоваться Ивановским, его историей. Съездила в музей Бахрушиных в Москве. Тогда Интернета не было. Еще какие-то источники нашла. Поговорила с реставратором в Ивановском, саму усадьбу обошла, посмотрела. Вот, на основе этого и написала «Чужой Дом».

А.Ш. – Какое-то любимое место у вас, Татьяна, есть в Подольске?

Т.Т. – Я очень люблю Подольск. Люблю гулять по нему. Любимое место? Очень трудно сказать. Наверное, наш лес «Дубки». Может быть и Ивановское. Вы знаете, с разными местами связаны разные воспоминания.

А.Ш.– Все-таки мы подошли к главному вашему роману «Танец и Слово». Когда вы начали его писать? Почему решили именно за эту историю взяться? Отношения Есенина и Айседоры Дункан.

Т.Т.– Позвольте вас поправить. Звали ее Изадора. Или Исидора. В романе она Исида. Потому что я предполагала, сколько встречу непонимания. Айседорой я не знаю, когда она стала! Наверное, уже после лже-воспоминаний Мариенгофа! Может быть, еще кого-то. Изадорой ее зовет весь мир. И сейчас, и раньше. Исидорой, Сидорой даже – звал ее Есенин. И все, кто ее знал в России, когда она была тут.

   Как я взялась за эту тему? В 2005 году в конце июля мне приснился сон, очень странный. Когда проснулась, сначала не могла понять, кто это… Потом поняла, что это Есенин. Я не читала его с семнадцати до тридцати трех лет, к стыду своему могу сказать. Сон во мне жил долго, года три. Он меня никак не отпускал. Потому что я нет-нет, да и вспомню его. Потом думаю: что я мучаюсь? Надо же записать, и все нормально будет. Так появился рассказ «Грешные вишни». В этот сборник 2009 года он вошел. Это первый сон о Есенине. Потом он мне много раз снился. И даже снились его сестры и мать. И его стихи. Это были очень фантасмагоричные, странные сны. И я начала читать его стихи, всё о нем. И как-то мне попалась какая-то книга в руки… и я прочла про Изадору. Меня как громом поразило. Я поняла, что все не то пишут об их любви. Я поняла, что у нас ее оболгали. Вообще, большинство народа воспринимает ее не так, как надо. Не тем человеком, которым она была. И образ ее искажен просто ужасно. Она у нас – алкоголичка, развратница, старая баба, которая похитила красавца юного Есенина. Кто угодно, но только не гений жеста, сказавший огромное слово в Танце. До сих пор вся современная хореография и драматургия танца строится на тех законах, которые она открыла. Понимаете? Она. Прочем она открыла их изнутри себя. Когда человек говорит какое-то новое слово, мы говорим: гений. Да, все идеи витают в пространстве. Но кто-то один может концентрированно их выразить. Даже русский балет, столь любимый на Западе, во всем мире и у нас, великолепный русский балет, и Дягилев, и Фокин, они все основывались на том, что они увидели на выступлении Изадоры Дункан в России. После ее выступления они поняли, все балетмейстеры, хореографы, что нужно изменить в балете. До Изадоры это было просто красивое движение под музыку. Ритмично, красиво. Но просто движение. Когда Изадора открыла свой метод, Танец стал выражением внутреннего духа. Танец стал драмой. Он стал искусством. Движение, танец, раньше считалось низким искусством. Поскольку Изадора была человеком без обычных условностей, она отменила моду на корсет и другие женские «пытки» в одежде. JКонечно, она была феминисткой, боролась за права женщин. Она шокировала публику, выступая без трико на ногах. То есть это было обязательно. Любая танцовщица носила достаточно длинную юбку, почти до колен, даже у балерин. Она выступала без всяких фижм, босиком, в полупрозрачной красной тунике. Конечно, огромная часть публики была привлечена именно этим. Полуголая женщина танцует! Но вы знаете, когда они приходили и видели ее танец, они забывали про свои эротические фантазии и погружались в ту драму, которую она могла донести своим движением. У нее был танец без музыки. Назывался «Моя жизнь». Его она однажды придумала экспромтом, прямо на сцене, когда ее постоянно вызывали «на бис». Она двигалась так… Это может быть смешно звучит… Но люди будто видели то, чего нет. Даже малообразованные люди. Например, какой-то матрос, когда она выступала уже в России в двадцать первом году, в возрасте, она под Чайковского изображала раба, который разрывает цепи на себе, и как будто птица на нее нападает, она мечется. И какой-то матрос «увидел» эту птицу! Даже взять Шнейдера, который работал с Изадорой. Танцевала революционный танец, изображая, что она несет флаг, бегая по сцене якобы с большим древком. И Шнейдер ей как-то сказал: «Ну, это в том танце, где вы с флагом». И тут увидел, что она странно на него смотрит. Понял только в этот момент, что никакого флага-то у нее в руках нет! Это из воспоминаний Шнейдера. Люди впадали в транс, когда она танцевала.

А.Ш. – Роман, возможно, больше о ней?

Т.Т. – Знаете, нет! Просто сейчас долго о ней говорила, потому что хочу показать, кем она была в действительности. А роман – о Сергее Александровиче Есенине и об Изадоре. У меня огромная любовь к ним обоим. И они «боролись» внутри меня всегда – за первенство. Поэтому многие говорят о романе: «Как будто волны идут». Вот, волна идет – она, потом волна – он. Понимаете? Они переплетаются. Их судьбы переплетаются. Они как две спирали, как ДНК. Они переплелись так, что разорвать их было невозможно. И об их разрыве, нет, об их расставании, разрыве – неправильно, многие не всё понимают. Об этом много в моем романе. Глубоко я исследовала. Я же шесть лет писала. Поэтому изучила все материалы глубоко. Изучала поэзию Есенина построчно, соотнося это с тем временем, когда это было написано, с ситуацией, с людьми, которые окружали поэта.

   У меня есть несколько интересных находок. Именно связанных с поэзией Есенина. Например, заключительная строчка в поэме «Цветы»: «Я милой голову мою Отдам, как розу золотую». Казалось бы, откуда эта строчка? Изадора, когда они уже расстались, путешествовала с гастролями по России, по республикам Средней Азии. В Ташкенте была ужасная жара. Они практически не делали сборов, потому что ее вообще никто не понимал. Кроме того, у людей просто не было денег. Изадора, пианист Мейчик и Зино голодали. Как-то они шли по базару, и вдруг Изадора увидела шаль, на которой была вышита огромная золотая роза. Она не могла сойти с места. И уговорила Зино – импресарио, ее очередного близкого друга, соглядатая, по совместительству, купить эту шаль! И в этот же день с запиской отослала ее Есенину. «Дарлинг! Эта роза напоминает мне твою голову». По форме, вы понимаете? Так вот, Галина Бениславская вспоминала, что он, когда получил шаль, навертел ее на голову, наподобие чалмы. И целый день счастливый ходил и вдохновенный.

А.Ш. – А еще какие-то факты интересные, которые вас поразили?

Т.Т. – Считается, и в лже-воспоминаниях Мариенгофа есть… Роман Мариенгофа – вранье. Это надо даже не на четыре делить, а перечеркивать. Настолько… Это «Сальери» был, наверное, поэта… Он говорил о том, что Есенин никогда не видел Изадору. И странно, что так стремился к встрече с женщиной, которую никогда не видел. Но дело в том, что я прочла описание кабинета Александра Блока в 1915 году, куда Есенин пришел, вы знаете, это известная такая вещь, пришел читать Блоку свои стихи. Никому не известный паренек пришел к первому поэту в России в квартиру на Офицерской улице. Сейчас это улица Декабристов в Питере. У Блока был огромный просторный кабинет. Вы понимаете, на самом видном месте, над столом Блока, висел портрет Изадоры Дункан с личным росчерком ее автографа. Когда человек в таком нервном напряжении пришел читать свои стихи, все, что вокруг, думаю, ярко отпечатывается в его сознании. Он не мог не видеть этот портрет. Может быть, он даже спросил, кто это.

   Вообще, о Есенине очень много небылиц. А знаете, почему? Потому что он сам о себе любил создавать мифы.

А.Ш. – Например, один из них, самый яркий? Который вы опровергли.

Т.Т. – Я бы не стала ничего опровергать, кроме того, что есть уже известная история, связанная с царской семьей. Он же был близок к царской семье. Ему очень много делалось поблажек на службе. У него было много подарков от царской семьи, в том числе золотые часы с надписью. Часы не сохранились. Они были у полковника Ломана, который, собственно, и устроил поэта в Федоровский городок в поезд императрицы Александры Федоровны. Они вывозили раненых с передовой и лечили. Есенину было много поблажек. Да, конечно, урыльники он выносил. Думаю, Николай Клюев способствовал устройству Есенина в этот уникальный санитарный поезд. Клюев слезно просил, чтобы поэта не отправляли на фронт, как надежду нашего русского Слова. Я думаю, что он обратился к Григорию Распутину. Опять же, это натяжка, вы понимаете? Это не факт, что это правда. Но такой эпизод есть в романе. Знаете, в романе есть выдумки. Но, как говорят есениноведы, которые читали роман, выдумка – очень аккуратная. На сайте Есенин.ру, что мне очень польстило, люди, которые действительно понимают в этой теме, написали, что «вышел очень хороший роман о Сергее Есенине». Для меня эти несколько слов очень ценны, они говорят о том, что я не зря шесть лет рыла весь этот материал. Да. К вопросу об опровержении. Есенин был при царской семье, читал стихи, посвятил очень интересное, провидческое стихотворение царевнам. Сравнивая их с белыми березками. Предвидя боль, явленную ему вдруг на челах царевен, которые работали рядом с ним. Они же работали санитарками. Он их видел практически каждый день. Подарки были и от Елизаветы Федоровны, сестры царицы. Есенин ездил с Клюевым в Москву в Марфо-Мариинскую обитель. Кстати, вот эти часы… После революции, когда Ломана расстреляли, эти часы нашли у него в кабинете. Так что в ЧК, наверное, знали, кто такой Есенин. Он везде сочинял о себе миф, якобы он за что-то провинился, и «отбывал 4 месяца в дисциплинарном батальоне за оскорбление престола». Это из протокола допроса от 19 октября 20 года в МЧК. И в это время произошла революция. И он, якобы, был за советскую власть. Но, на самом деле, если он и был за новую власть, то очень недолго. Полгода после Октября.

А.Ш. – Татьяна, очень много фактов… Это, наверное, ваше центральное произведение? Как оно презентовалось где-то в Москве?

Т.Т. – Да. Мне за этот роман дали областную литературную премию имени М.М. Пришвина, которая вручается один раз в год одному художественному произведению и одному краеведческому. По краеведению как раз в тот же год дали Дмитрию Дмитриевичу Панкову за «Подольских курсантов», а мне – за роман «Танец и Слово». А вы знаете, Дмитрий Дмитриевич был директором моей 25 школы. Недолго, но как раз он вручал мне аттестат зрелости. Вот такое неожиданное у судьбы перекрестье.

А.Ш. – Как подольские писатели отреагировали на ваш роман?

Т.Т. – Отзывов много. Я попросила Сергея Грачева. Он написал очень большой и значимый отзыв.

   Мой роман был представлен на фестивале «Книги России» в 2015 году, когда вышел в издательстве «РИПОЛ-классик». Фестиваль проходил на Красной площади. Потом он был представлен на выставке ВВЦ тоже на стенде «РИПОЛ-класик». А в 2016 году издательство со мной заключило договор и выпустило роман тиражом 2000 экземпляров. Для меня бесплатно, очень лестно и приятно.

А.Ш. – Татьяна, везде ведь есть критика, не только положительные отзывы. Как вы относитесь к критике.

Т.Т.– Критика бывает разная. Бывает – с целью вывести человека из себя, просто унизить. А бывает, когда люди говорят свое мнение, то, что они прочувствовали. Иногда они с чем-то не согласны. Они говорят об этом с пониманием темы. Интересно говорить с теми, кто знает, о чем речь. А не с такими: «Ой, надо же Айседора писать! Она что там, идиотка, не разбирается?!». Вот есть такой уровень критики. А есть люди, которым есть, что сказать.

   Хотелось, конечно, про Изадору сказать много этим романом. Потому что эта женщина была несчастливой, тяжелейшей судьбы, никому не пожелаешь. Кроме гения жеста у нее все было отнято. Она любила детей. И минимум сорок русских детей спасла от голода в двадцать первом году. Она мечтала о тысяче детей, когда ехала в Россию, ей обещали. Но особняк на Пречистенке вмещал только сорок коек. Она мечтала выбрать самых талантливых из тысячи, и им передать свое видение танца и движения. Но была возможность взять только сорок. Когда пришли матери, они на коленях просили, чтобы она взяла их детей, потому что для них это означало выжить. И она взяла не самых талантливых, а самых голодных. И вот из этих детей выросла большая школа, которая существовала до сорок девятого года. До сих пор есть последователи движения Изадоры Дункан. В сорок лет я начала танцевать. Есть танец «Гибель Изадоры» на песню Александра Малинина.

А.Ш. – Вы, я знаю, еще и рисуете.

Т.Т.- Да. Я не профессионал, как художник. Просто любитель. Написала много портретов Есенина. Хотелось, да, душа требовала.

   Николай Клюев, который был очень близок с Есениным, очень его любил, в романе говорит: «Поле битвы – душа твоя, Сереженька, белая твоя душенька. Много черноты вокруг, сам пустил ее». Душу большого творца всегда стерегут ангелы и бесы.

А.Ш. – Татьяна, на вашем сайте я прочитала такую цитату: «Я сердцем никогда не лгу». Можно ли сказать, что это ваш девиз?

Т.Т. -0 Конечно. Это слова Сергея Александровича Есенина. Именно – самое главное – не врать сердцем. Себе. И еще слова Есенина: «Слово изначально было тем ковшом, которым из ничего черпают живую воду». Исследование тайны Слова – тоже одна из граней моего романа. Вы знаете, Сергей Александрович владел тайной русского, именно – старорусского Слова. Почему его стихи оказывают такое магическое воздействие? Наверное, Николай Клюев отдал ему эти «ключи» от Слова. Клюев тоже владел, но он не мог так, как молодой Есенин, обращаться с этим Словом. Тайна русского Слова заключена в нашем пра-языке. Вообще, в языке содержится вся история народа. В русском языке все слоги, начальные, «Ра», например, «Ра»-река – Волга. Главный слог. И многие фразы выражались буквально несколькими буквами. И эти несколько букв несли в себе огромный смысл. И несут до сих пор. Просто мы об этом не знаем, употребляя их каждый день. Тайна русского Слова хранится где-то в глубине России, в стенах древних монастырей. На основе этого пра-языка создано «Слово о полку Игореве». Только это уже, скажем так, современный перевод. Много столетий назад, но он все равно современный. Есть книга «Ура-book», тоже о тайнах нашего Слова.

А.Ш. – Татьяна, и в завершении: какое слово с вами идет по жизни?

Т.Т. – Для многих, наверное, это «любовь». Иисус сказал, что Бог – это любовь. Любовь должна все пронизывать. Многие мои повести и рассказы – это и материнская любовь, и любовь мужчины и женщины, любовь к природе, ко всему сущему вообще. Я не знаю, одним словом… Вот именно! Может быть, «СЛОВО».

А.Ш. – По просьбе Татьяны Трубниковой поет Земфира: «Москва».

< Предыдущая		Следующая >